8 книг про тюрьму, которые стоит прочесть

Список тюрем

Белый лебедь. Тюрьма, расположенная в г. Соликамске, Пермского края. Предназначена для содержания 962 человек, приговоренных к высшей мере наказания. Здесь установлен один самых жестких режимов отбытия наказаний. История происхождения названия доподлинно неизвестна. По одной из версий колонию назвали «Белый лебедь» из-за цвета стен внутри, по другой – из-за правил, применяемых к содержанию заключенных. Преступники перемещаются по территории в согнутом состоянии, практически до 90˚, при этом руки заведены назад. Здесь есть камеры для одного, двух, трех человек. В настоящее время в «Белом лебеде» отбывают наказание примерно 300 человек.

Полярная сова. Колония с названием «Полярная сова» находится в Ямало-Ненецком АО, в поселке ХАРП. Суровые климатические условия и жесткий режим полностью исключают любые возможности побега.

Вологодский пятак. Колония находится на территории бывшего монастыря на острове Огненный в Вологодской области. С 1997 здесь содержатся только опасные преступники, которым вынесен приговор пожизненного заключения под стражу. В тюрьме могут содержаться одновременно 505 человек. В настоящее время в ее стенах находятся 192 заключенных.

Черный беркут. Тюрьма находится в Свердловском районе, в 615 км от города Екатеринбурга. В советское время здесь содержались преступники, которых суд приговорил к расстрелу. После отмены смертной казни на данной территории возвели дополнительный корпус для заключенных на пожизненный срок. Особенность колонии –  географическое расположение. Из-за скалистой местности сделать подкоп невозможно. За историю существования «Черного беркута» не было совершено ни одного побега. Режим содержания здесь достаточно жесткий: лежать в течение дня нельзя, можно только сидеть за столом. Возможности работать нет, двор для прогулок отсутствует, для этого предназначены специальные помещения.

Мордовская зона. В данной колонии отбывают наказание заключенные на пожизненный срок и преступники, которые приговорены к наказанию до 25 лет с особым режимом содержания. Максимальное количество человек в одной камере – 4. Психологи работают с заключенными, чтобы определить их психологическую совместимость между собой. Одновременно здесь могут разместить 200 осужденных.

Торбеевский централ. Вторая колония в Мордовии, предназначенная для пожизненно осужденных. Заключенные содержатся по одному или двое. Любые варианты совершения побега исключены. Все камеры оснащены современными системами видеонаблюдения, каждый сантиметр территории находится под круглосуточным контролем сотрудников учреждения.

Черный дельфин. Тюрьма расположена на территории Оренбургской области. В ней отбывают срок самые опасные преступники. Считается, что именно здесь установлены самые жесткие правила из всех 8 тюрем с особым режимом.

Несмотря на суровые условия содержания, заключенным предоставляется сбалансированное питание. В их рационе присутствуют молочные продукты, мясо, рыба, овощи. Международная комиссия по правам человека пристально следит за этим. Сбежать из таких тюрем нереально. К каждому сидельцу приставлен конвой минимум из 3 человек со специально обученными собаками. Весь периметр тюремной территории огорожен высокими заборами с колючей проволокой. В некоторых колониях осужденные могут передвигаться только на корточках с повязкой на глазах. Эти правила исключают всякую возможность запомнить планировку внутренних блоков здания и совершить попытку побега.

Михаил

Этот человек был противоположностью Сергею. Был он грабителем и домушником. Он также уже сидел, причем начал «на малолетке», то есть в колонии для несовершеннолетних и продолжил отсиживать свой срок во взрослой зоне. Срок был большой — 8 лет за грабеж и причиненные телесные повреждения. Три года он был на свободе и судя по его рассказам, провел их очень «плодотворно».

Главная его цель была – «рыжевье», то есть золото

Добывал он его всеми доступными способами – грабежами на улице, в лифте и при этом он совершенно спокойно рассказывал как обрывал серьги, не обращая на внимание что при этом зачастую разрывается и мочка уха. Не задумываясь применял силу

Основное же его занятие было – квартиры.

Попался он на очередном ограблении квартиры. Вскрыл дверь, нашел деньги и золотые украшения и уже на выходе из квартиры столкнулся с хозяином – пожилым человеком.
Не задумываясь схватил стоящий в прихожей табурет и ударил старика по голове.
Старик упал. В этот момент сверху спускался мужчина, который увидел все это. С ним Михаил не справился, был скручен и вызванным по телефону нарядом доставлен в отделение неподалеку.

Основные сокрушения его были о том, что с ним не было ствола. Дома у него лежал обрез, но он его редко брал на дело. А еще он очень сильно переживал от неизвестности – жив ли старик? Когда его увозили, скорая только приехала и чем все кончилось, он не знал. В то время кара за убийство при ограблении была бы скорее всего одна… Никаких угрызений совести или вообще, чувств в отношении старика не было и следа.

Сравнивать его с Сергеем просто невозможно. Ни единого следа сильного ума или развитости. Речь, в отличие от стройной и логично построенной речи Сергея, отличалась скудным набором слов вперемешку с матом и жаргоном.

ТЕЛЕМАСТЕР

— Петрович, починишь телевизор? – спрашивал у заключённого некий офицер из персонала тюрьмы.
— Отчего ж не починить, приносите, — отвечал заключённый.
— Спасибо тебе, Петрович, за ремонт, — звучало в зоне через несколько дней. – Дай Бог тебе на волю поскорей выйти, — такие слова чаще всего и служат платой за какую-то работу заключённого.
И бывает, что умельцам даже отдельную камеру выделяют под мастерскую…
Но слаб, слаб духом человек…. И стали служащие замечать блестящие глазки Петровича, и ни с чем несравнимый запашок перегара от него чуяли. А обыск в его отдельных апартаментах ничего не давал. Сам он из камеры никуда не выходил, выполняя очередной срочный заказ. А вечером был, мягко говоря, навеселе.
— Петрович, лучше сам прекрати, — увещевали его тюремщики, но тот только ухмылялся в ответ.
Если человек в тюрьме делает что-то запрещённое, и никто не может его поймать, то такие люди становятся очень уважаемыми в зоне. Всем заключённым хочется поиздеваться над охраной. Это один из видов развлечения в тюрьме.
Но опять же, сколь верёвочка не вейся…. В один прекрасный день в камеру к телемастеру Петровичу вошли с очередной проверкой. А у того, как всегда, всё в порядке, и нет ни претензий, ни замечаний. И тут… оно и случилось! Лишь только собралась, было, комиссия камеру покинуть, как раздался …выстрел!!!
Это был характерный звук: «Ба-бах!», который несомненно узнали и поняли все присутствующие, потому что сразу характерно запахло сивухой. Оказалось, что бражку заводил Петрович в одном из …кинескопов, десяток которых имелись у него в камере.
— И где ты только дрожжи берёшь, Петрович, — усмехаясь, спросил начальник тюрьмы.
— Сами заводятся, — отвечал Петрович. – Ну…, гражданин начальник, раз уж нашли, дайте хоть кружечку отведать напоследок.
— Нет, Петрович. Ты же сам знаешь, что не положено, — отвечали ему.
— Знать-то знаю, — усмехался тот в ответ. – Но думаю, что я ещё чего-нибудь придумаю.
— Где дрожжи-то берёшь, расскажешь?
— Нет, не моя это тайна.

А тайна эта — стара, как мир. Любой выпивоха, в любой русской деревне знает, что сырые дрожжи можно сделать из обычного хлеба. Надо лишь слегка смочить хлебный мякиш, сунуть его в кастрюльку, которую поставить в тёплое место. Через недельку – дрожжи готовы.
Голь на выдумки хитра, – гласит поговорка. Но русская голь – вдесятеро хитрее…

«Блатной пряник»

Этот случай был в «веселом заведении» города Томска, а точнее — в СИЗО-1. В нашу «хату» заехал «пряник» (впервые арестованный) молодой, а камера наша относилась к категории БС (бывшие сотрудники различных спецслужб). И поэтому охрана немного благосклоннее относилась к нам, чем к другим арестантам, так как от сумы и тюрьмы не зарекайся.
Малявы и «кони»
Сидим в камере, познакомились с молодым — кто он, откуда и за что попался. Дело к обеду, присели за трал (стол в камере) и между приемом пищи ведем беседу с сокамерниками.
— Санек, ты маляву своему подельнику отправил, чтобы знал, как себя на суде вести?
— спросил я сокамерника, который готовился к суду.
— Да, вчера «конем загнал» ему на корпус,
— отвечает тот.
Молодой Витек услышал наш разговор, точнее, услышал звон, но не знает, про что он. И спрашивает нас, конь педальный:
— Слышь, братва. А у меня тоже подельники в разных корпусах сидят. Как им можно малявы загнать, чтобы они знали, какие надо давать показания на следствии?

— Да очень просто! Подробно все пишешь, что надо. Затем все сворачиваешь в трубочку, пишешь номер «хаты», корпус и кому послание. Затем запаяешь в прозрачный целлофан, а утром придет старшина корпуса за почтой, вон видишь, на двери коробочка висит? Это наш почтовый ящик такой, в него кладут письма и жалобы. И когда он спросит, есть ли почта, ты как дежурный по камере, отдашь ему все бумаги из ящика, а потом попросишь старшину словами: «Слышь, старшой, вот еще малявы, если не в падлу, сгоняй на корпуса и передай их. А мы тебе потом чифир подгоним». Вот и все! Он и передаст их, — пошутил Санек, он еще тот приколист в камере был.
Утром мы проснулись от дикого мата, такого отборного, что даже желтые, прокуренные тюремные стены и то покраснели. А соседние камеры полегли со смеху.

— Ты, сявка, у меня будешь сопли и слюни озером Байкалом пускать весь свой срок! Руки с ногами вырву и местами поменяю и в таком виде танцевать заставлю! Вы что там хари свои протокольные лыбите, как на параше?! Это кто такой у вас самый умный, что «пряника» научил старшину малявы вместо «коня» по корпусам разносить? В следующий раз отнесу, только в оперчасть к «куму» ваши малявы. Вся ваша веселая «хата» пойдет туда, где 99 зеков плачут, а один только смеется, и тот начальник оперчасти, — все никак не мог успокоиться старшина корпуса.

Это были самые русские и человечные слова, которые я вам передал из его получасового диалога с нами. Он еще при товарище Сталине, наверное, получил нагрудный знак «Отличный вертухай НКВД».
Молодой Витек сидел в углу на самой дальней шконке с испуганным бледным выражением лица и ничего не понимал.
— Все, Витек! Снимай трусы, иди в кусты сдавать зачеты по фене! Ты что, придурок малолетний, старшину напугал так? — спросил Санек.
— Так вы вчера же меня сами научили. Я всю ночь дежурил по камере. А рано утром принесли хлеб и он спросил: «Почта есть?» Я ответил: «Есть!» — и отдал письма, а как его зовут, забыл. Ну и вспомнил, что вы вчера говорили, что малявы «конем» перегоняли на другие корпуса. И говорю ему: «Слышь, ты, конь, перегони мои малявы по
корпусам подельникам, если не в падлу, а? А я тебя потом чифирком подогрею!». Вот тут-то он почему-то начал как кабан недорезанный орать криком. Старшина вы его назвали? А что? Я что-то не так сказал? Ничего плохого не случилось?!» — искренне удивился он под общий гогот камеры и всего корпуса, который слушал наш диалог через закрытые двери камер.

-Да почти ничего страшного, был ты «пряник»,а теперь станешь «сухарь», посадит тебя старшина в одиночку до конца следствия, чтобы ты сильно не веселился, — ответил грустно Санек, боясь, чтобы старшина не узнал, кто провел инструктаж с молодым
арестантом в камере.

В спальне один пацан спросил у меня:

-Ты из Волгограда?
-У меня сестра там живет и я жил недолго, в Кировском районе.
-Ты мой земляк. Я тоже оттуда. На зоне из Волгограда больше никого нет. Пошли поговорим.
Мы вышли из поиещения и сели на пустую лавочку.
-Я Малик. Мне тридцать дней осталось, откидываюсь. Про зону так скажу. Сначала осмотрись. Месяц новичков не трогают. Если нарушать не будешь. Тут есть актив и вор. Страшное нарушение- двойка в школе. Учись хорошо. За месяц присмотришься, сам все поймешь. Работа нормальная, мебель обиваем. Видеться и болтать можем вечерами. С чухами и марехами не болтай. Меньше говори- веди наблюдение.Мытье полов по очереди, но не для всех. Актив и воры не моют. Я-старик, тоже не мою. Твоя очередь мыть через месяц. Если че попросят, не вздумай помогать, гляди в оба. Пойдем на толчок.
Остановились у туалета.
-Один сюда не ходи, а если приспичит- прячь беретку, а то отнимут, будет делов.
Проболтали мы с Маликом почти до отбоя. Около десяти нас построили, посчитали и все пошли спать.

«Дневник», Али Феруз

Трудно дышать. В спецприёмнике сидят два типа людей: те, кто смирился с арестом и ждут, когда их отправят домой, и те, кто не согласен с арестом и не хотят мириться с условиями содержания. Вторые — люди малообщительные и предпочитают сидеть в сторонке. Эти два типа людей пересекаются во время прогулки, но не замечают друг друга. Одни играют в футбол, смеются, а когда забивают гол — танцуют. Другие сидят на скамейке и озабоченно смотрят по сторонам.

Обложка книги Али Феруза «Дневник» / Иллюстратор Наталья Ямщикова

Али Феруз (Худоберди Нурматов) — журналист «Новой газеты», гей, из-за интереса к нему узбекских спецслужб оказавшийся в ЦВСИГе — Центре временного содержания иностранных граждан, по сути — в тюрьме для эмигрантов. Али родился в Узбекистане, откуда ему пришлось уехать из-за того, что местные спецслужбы пытались его завербовать, а потом подвергли пыткам. Там ему до сих пор угрожают пытки и, вероятно, смерть. В августе 2017 года российские власти задержали Феруза и приняли решение о высылке в Узбекистан, и только экстренное вмешательство журналистов, правозащитников и Европейского суда по правам человека в Страсбурге остановили этот процесс. В ЦВСИГе Али провел семь месяцев, после чего Россия позволила ему выехать в Германию. Его небольшая книжечка, разбавленная рисунками — отрывки дневника о внутренних переживаниях и о людях, сидевших вместе с Али в ЦВСИГ.

Про Олю и бизнес

Оле с мужчинами не везло, был муж, но он бросил её с новорожденной дочерью, потому что та родилась с отклонениями. Оля духом не упала и организовала небольшой бизнес, который неплохо работал и кормил и её, и дочку. Конечно, молодой и активной Ольге хотелось мужского тепла. И однажды она познакомилась с замечательным мужчиной, которого звали Сергеем. Правда, ему ещё год нужно было досидеть. Но осудили его ни за что, его подставили.

Друзья Оли старались убедить её порвать с ним переписку, но влюбленная особа показывала подругам письма, в которых заключённый нежно признавался ей в любви. Лена познакомилась с семьёй Сергея и начала вместе с его сестрой возить передачки. Примерно в это же время влюбленные расписались. Когда он вышел, то сразу переехал в квартиру Ольги и с собой взял сына от другой женщины. И вместо того, чтобы найти работу, Сергей стал отдыхать. Иногда он покупал Оле цветы, конфеты и бижутерию. Но большую часть времени лежал на диване и курил сигареты.

Ольга работала теперь на четверых. И в какой-то момент начала замечать, что из сейфа в офисе стали пропадать деньги. Сначала она грешила на собственную растерянность из-за перманентного состояния счастья, в котором она пребывала последние месяцы. Пропажа денег стала регулярной. Пропадали крупные суммы, десятки тысяч рублей. Оля решила сменить замок на сейфе. Это помогло на пару недель. Потом всё возобновилось. Тогда озадаченная бизнес-вумен установила в офисе скрытую камеру. И буквально на следующий день увидела на записи собственного благоверного, который своими ключами открывает и дверь в офис, и сейф. Большую часть денег он тратил на общак, часть — на рестораны для себя и совсем маленькую часть — на подарки для жены. Конечно, после того, как тайное стало явным, Ольгину влюблённость сняло, как рукой. Сергея с сыном она выгнала, и осталась жить со своей маленькой дочкой, отдавая свою любовь ей и бизнесу.

• Что на самом деле значит «уйти по-английски»?
• Самое крупное восстание заключённых за всю историю ГУЛАГа
• Восемь из десяти инстаграмных фитнес-блогеров врут
• В чём особенность менталитета шведов?
• Чёрное море русское и турецкое — в чём отличие

Лучшее лекарство — анальгин

Про медицинское обслуживание речи тут нет. От всех болезней дают анальгин. Однажды у моей сокамерницы начались судороги, у нее не было никаких таблеток. Минут пять мы стучали по железной двери нашей хаты, чтобы позвать конвоира. Он пришел, открыл дверь, посмотрел и сказал: «Да она придуряется, таких, как она, я видал не один раз», — и ушел. Судороги не прекращались, мы опять начали ломиться в дверь. Только после того как конвоир увидел, что судороги не прекращаются, вызвал врача. Та пришла, побила немного ее по щекам, плеснула водой, перевернула девчонку на бок. Когда больная успокоилась, доктор дала таблетку и ушла. На наши расспросы ответила: «До свадьбы доживет».

На прогулку, а точнее, дышать свежим воздухом в помещении с решеткой вместо потолка, нас выводили примерно два-три раза в неделю, хотя по закону положено каждый день. Одновременно на «гулку» выходят несколько человек. Сверху, по клетке, ходят вооруженные сотрудники СИЗО. Прогулка длится примерно час. Там подследственные или осужденные разговаривают между собой, знакомятся с новичками.

История от первого лица

За все время своей отсидки, мне встречались убийцы, насильники и прочие отморозки.

Были отмороженные до такой степени, что могли запросто прикончить человека в лагере, зная, что его ждет новый суд, одним словом «раскрутка» с большим довеском. Таких случаев, когда убийства совершались в колонии, мне пришлось увидеть несколько, о которых я рассказывал на своем сайте Уркаган, теперь выложу здесь на этом канале. Подпишитесь, тогда вы ничего не пропустите!

Как только меня этапировали из тюрьмы в колонию, я увидел поразившую меня до глубины души картину. Я вышел из своего отряда и начал спускаться по железным ступеням, когда в ворота локального участка нашего барака заходила огромная куча народу, люди все прибывали и прибывали. Толпа состояла из заключенных, не было представителей администрации, зэки вели впереди себя избитого заключенного с табличкой на груди. На деревянной табличке было всего два слова: «Я крыса». «Крыса» шел, а точнее еле передвигал ноги, и все его лицо было изуродовано. По его виду, мне стало понятно, что наш отряд не первый, куда крысу ведут на бойню. Роба заключенного была в свежей крови, но самое ужасное в этой картине было его лицо: кровавое месиво, а с рассеченной брови на глаз сполз кусок кожи.

«Корреспондент Гаскаров в аду и другие истории», Петр Силаев

Мы целыми днями вышагивали по бетонному двору с наркодилерами и налетчиками, играли в настольный теннис, в «двадцать одно», грызли яблоки, но мысли мои были далеко — в вечно заснеженном аду Можайского централа, где очевидные бандиты и злодеи хотят мучить меня в течение следующих 13 лет. Зачем? Почему эти люди вообще есть? Ну, вот посадят они меня, даст им Стрела (бывший мэр Химок Владимир Стрельченко) премии — а дальше-то что? Что они с ними будут делать? Ну, поедут на шашлыки, напьются, будут стрелять из табельного оружия — а дальше что? Тьма.

Обложка книги Петра Силаева «Корреспондент Гаскаров в аду и другие истории» / Издательство сommon place

Петр Силаев, он же Петя Косово, он же DJ Stalingrad, он же Пит — автор «Исхода», евангелия антифашистского ультранасилия нулевых. Власти России считают его организатором погрома администрации Химок в 2010-м, когда триста или четыреста по-летнему одетых людей пришли порисовать граффити на стенах учреждения и пострелять из травматов. Сам Петр на эти обвинения ответил бы что-нибудь в духе: «У этого погрома не было ни единого шанса не случиться, ведь сама ситуация вела к нему». Силаев уехал в Европу, чтобы не оказаться за решеткой, и стал писать тексты о своих приключениях в разных странах, об испанской тюрьме, о беспорядках, об анархистах и Интерполе. Открывает сборник записанный Петром рассказ его друга Алексея Гаскарова, который на некоторое время попал в можайский СИЗО по подозрению в участии в химкинской истории. В изоляторе он испытал все радости общения с подментованными блатными. Предисловие к книге Гаскаров писал из СИЗО «Бутырка», где оказался в рамках уже «Болотного дела».

Крипи-кича в 10-ке[править]

Слушайте вторую кулстори, аноны.

Её мне рассказывали арестанты с ИК-10, г. Новополоцк (Витебская область). Собственно, этой ИК больше нет — расформирована и превращена в ЛТП.

Так вот заехал туда как-то бродяга, погоянло — Ватикан. Подробностей не знаю, но были у него какие-то серъезные петушиные рамсы. Хотели его в чём-то обвинить, но на кружку ещё отсадить не успели. Как истинный бродяга сразу с карантина он поехал в кичу. Или в ПКТ — не помню уже точно. Под крышу, в общем. И там, не долго думая, вздёрнулся — чтобы уйти из этого мира бродягой. Вот так вот.

И вот интересно — все пацаны с 10-ки, которых я видел на крытой, один за одним рассказывали, что в киче после этого стало твориться что-то странное. Постоянно самопроизвольно включались краны — как на долбане, так и на умывальнике. Падали предметы. Слышались странные стуки. В камере, где повесился Ватикан, вообще никто сидеть не хотел.
А местный поп приходил — кадилом махал. Ничего не помогало.

Мохнатый легавый[править]

Итак, это снова я. Следующая история тоже за пятый централ, очевидцем которой я не был, но неоднократно слышал её на малолетке. В её реальности я дико сомневаюсь,но доставляет.

В начале 00-ых годов, как обычно ночью, на малолетке в одной из хат дорожник внезапно услышал шум этажом ниже, как будто кто-то скребётся по решётке. Внезапно «коня» (один из видов «дороги», когда с одной из камер этажом выше опускают верёвку для хаты ниже соответственно) резко вырвало у него из рук, оставив обожжённые следы на руках.

В хате услышали дикий рёв и увидели как по решётке на этаж выше пробежалось нечто здоровое и покрытое густыми рыжими волосами. Затем пацаны чуть осмелели и выглянув в окно, увидели как по «кишке» с «дорогой» в лапах бежит здоровое , метра два, человекоподобное волосатое чудище с длинными когтями. Пробежав по «кишке», запрыгнуло на административный корпус и скрылось за стеной.

Может кто помнит, в сосничестве, были такие книги со страшилками, Успенского вроде бы, какой -то там фольклор. И там был рассказ про мохнатое чудище, которое открывало длинным ногтём туристам палатки. Вот по описанию напомнило его.

Между собой, малолетки его прозвали «мохнатым легавым», так как обрывало дороги.

Идиот

Поздно вечером второго дня, когда мы уже начинали дремать, в камеру впустили еще одного человека. Это был молодой парень, лет двадцати. Он громко и весело всех поприветствовал, но в этом приветствии было что-то такое… развязно-наглое, что я сразу понял – он мне активно не нравится. Видимо я был не один такой, потому что Сергей тут же рявкнул ему, чтобы он лег и не орал тут, потому что народ отдыхает уже.

На следующее утро все проснулись от громкого крика новенького.

— Подъем!

Он сидел на краю нар рядом с Сергеем и широко улыбался.

— Ты ё….ся, что ли, не видишь что люди спят?- спросил Михаил, приподнявшись и уставившись на орущего заспанными глазами.

— Подъем! – снова заорал тот и тут же улетел к параше от удара ногой. Сергей приподнялся и спокойным голосом произнес:

— Ну тебе же сказали, что не любят люди такого крика. Лежи себе как все люди и молчи.

— А чего это я буду молчать, ты что здесь – командир? – последовал ответ.

— Ну ты даешь,- снова приподнявшись, протянул Михаил.

— От параши ни ногой, сиди там пока не скажу! – так же спокойно сказал Сергей. Парень тут же сел на нары. Немедленно последовал удар кулаком и он опять отлетел к параше, на этот раз оставшись там и утирая сопли и разбитый нос.

— Вот такие на зоне быстро оказываются с рваной ж…,- громко сказал Сергей, обращаясь ко мне.

Отпустил его Сергей почти перед обедом. До этого времени он так и сидел на крышке бачка, вставая лишь тогда, когда кому-то нужно было его открыть.

Повеселев, он сел на край нар и стал тарахтеть без умолку, рассказывая обо всем что придет в голову. Спать никто не хотел и поэтому никто его не прерывал. Всех зацепил его рассказ о том, как он приехал из соседнего города без копейки в кармане и его приютили в общежитии мединститута девчонки. Они кормили, поили его две недели, да и ночью не обижали.

Он взахлеб, со смехом рассказывал, как в то время, когда они были на занятиях, шерстил из вещи и «отламывал» от тех рубликов что находил, понемножку и в городе неплохо гулял по пивку. Девчонки стали замечать пропажи, но на него даже и подумать не могли. Они грешили на то, что кто-то подбирает ключ когда никого нет… Закончилось все тем, что он унес магнитофон и продал его. Девчонки вызвали милицию и все открылось.

— А ничего они не докажут, за магнитофон дадут условно и все!- весело заявил он.

– А ты, оказывается, еще и крыса! – медленно растягивая слова, сказал Сергей. – Спать будешь в ногах.

Это был приговор. Ни обсуждению ни обжалованию он не подлежал, да никому из присутствующих и в голову бы не пришло встать на защиту приговоренного. В ногах оставалось еще с полметра площади и именно там он и спал следующую ночь. Поперек.

Больше тарахтеть ему не позволяли. Все его попытки принять участие в разговорах, которые продолжались практически все время, очень резко пресекались Сергеем или Михаилом. Этот человек потерял право разговаривать и спать наравне со всеми…

И тогда и потом, позже, я думал над этой ситуацией и, даже понимая неестественную жесткость всего этого тюремного уклада, принимал жестокую справедливость некоторых положений негласного тюремного «устава»…

Я прекрасно сознаю, что видел только краешек, самую малость из этой стороны жизни, чтобы судить о ней, однако то, что я все же увидел, дало мне именно такие впечатления.

«Мои показания», Анатолий Марченко

Однажды к нам приехал лектор, и зэки завели с ним спор-разговор о положении в лагерях.

— Да чем же у вас плохо? — возмутился лектор. — Стадион, волейбол, библиотека, полным-полно цветов!

— Вы забыли, что на могилах тоже растут цветы, — ответил ему заключенный Родыгин.

Обложка книги Анатолия Марченко «Мои показания» / Иллюстрация А. Русака

Анатолий Марченко написал свою книгу в 1967 году, после первых восьми лет в Карагандинском исправительно-трудовом лагере. Тогда он оказался ненадолго на свободе, после чего снова отправился в лагеря, теперь уже на десять лет. Пробыв на воле три года, Марченко снова был осужден на десять лет лагерей и пять лет ссылки в 1978 году. На свободу он уже не вышел. В 1986 Марченко объявил голодовку с требованием освободить всех политических заключенных Советского союза, голодал 117 дней и умер. Тогда у власти уже был Горбачев, который провозглашал «демократический социализм», шел первый этап перестройки. «Мои показания» — жуткая книга о послесталинских политических репрессиях и о тюрьмах, в которые попадали жертвы этих репрессий.

Третий

Как зовут третьего соседа, мы так и не узнали. Он не спал и не ел. Сидя спиной у стенки, он или смотрел постоянно в одну точку или качался, закрыв глаза, вперед-назад, сидя на краю нар. На все попытки уговорить его поесть что-либо он только отрицательно мотал головой. Лишь один раз он заговорил, буквально в нескольких предложениях рассказав, что изрубил большим поварским ножом молодую жену, которую застал с любовником. Говоря об этом, он поскуливал, сокрушаясь и убиваясь сожалением о том, что сделал… Он был пьян когда делал это. В милицию он пришел сам, отделение милиции было в соседнем доме.

Самое же интересное было в том, что он знал об измене и предупреждал жену, что убьет ее если застанет. Более того, он дважды ходил в милицию и там предупреждал дежурного, что убьет жену. Он требовал, чтобы милиционеры поговорили с ней и убедили ее не делать этого в своей квартире. Его выгоняли пинками под зад со словами: «Когда убьешь – приходи и мы займемся твоей проблемой».

Вот он и пришел, заявив что все уже сделано и теперь они могут им заняться… Ему опять не поверили, но когда дежурный вышел из своей выгородки, чтобы снова вышвырнуть его из отделения, он увидел его руки в крови…

Рассказав это, он снова впал в свое прежнее состояние и больше не выходил из него…
Когда его увели куда-то, Сергей сказал, что встречался уже с подобным.

— Он не жилец. Такие на зоне не живут и накладывают на себя руки при первой же возможности… Он никогда не простит себе того, что совершил.

«Три с половиной», Олег Навальный

И вот настал день долгожданного выхода в свет. Наконец-то можно было посмотреть на зону, в которой мне предстояло провести больше трех лет. Но сначала — еще один терминологический экскурс. Мне очень много раз пришлось объяснять собеседникам по переписке, есть ли какая-то разница между зоной, лагерем, тюрьмой, колонией и т. д. Не то чтобы этот ликбез обязателен для понимания книги, но все же, думаю, общее представление будет не лишним. По крайней мере, есть знания куда бесполезней (например, откуда у Валерия Леонтьева столько рыбацких сетей для сценических постановок).

Обложка книги Олега Навального «Три с половиной» / Издательство Individuum

Брат Алексея Навального написал книгу про то, как и почему он оказался в зоне, как там ему жилось, что делал осужденный Чубакка и чем отличается «порядочный» образ жизни от «непорядочного». В общем и целом эта книга про то, как себя может развлечь современный неглупый москвич в провинциальном лагере, при условии, что зона более-менее нормальная — то есть там нет всеобъемлющего беспредела. Навальный рассказывает, что тюрьма может быть смешной, веселой, забавной. Особую ценность представляют подробные памятки, посвященные быту в СИЗО и колонии — как правильно оформлять «малявы», «настраивать дорогу», делать шахматы из хлеба и стоит ли мыться в бане голым.

«Генеральский супчик»

Проверяющего накормили едой, сделанной из помоев.

Бывает так, что еду для осужденных готовят не в самой зоне, а рядом, при поселении. Готовят расконвоированные зеки. Вот в одной такой зоне расконвойники не отличались
чистоплотностью и приносили баланду в котлах такого сомнительного вида (не говоря уж о вкусе этой баланды), что варево это ели только совсем уж бедные зеки, которых не «грели» и которые не работали. В принципе, зоновскому начальству было все пофиг, пока начальник управления лично, без предупреждения, не завалился в эту зону. Что тут началось!..

«Цветная капуста»

Обычно все проверяющие (это относится, кстати, к любым проверяющим, в погонах и без) в колонии обязательно стремятся попасть в столовую и попробовать положняковую еду Жириновский, скажем, обязательно так делает и всегда хвалит обед.

Впрочем, на кухне к приезду дорогих гостей тоже готовятся — еду там варят не хуже, чем в ресторации. Другое дело проверка внеплановая. Тут-то все и открывается как есть.
И вот начальник управы завалился в столовую. Тут как раз привезли жрачку для арестантов. Едой это не назвать. Начальник, к ужасу всех присутствующих, попросил налить ему супа. Налили. Генерал с изумлением смотрел на мутную жидкость какого-то светло-коричневого, «говеного» цвета.

Он поначалу даже вежливо уточнил, что же дает супчику такой удивительный цвет? Что это за ингредиент? Ему ответили; капуста красит. «Цветная»? — начальник вопрошает. Нет, оказывается, обычная. Зек из столовой даже не врал. Гнилая капуста действительно дает такой цвет. И тут случилось самое страшное. Генерал взял ложку, зачерпнул супу из тарелки и поднес ложку ко рту. Проглотить жидкость ему было не суждено. Его глаза выпучились, в них было видно неподдельное изумление. Суп он выплюнул обратно.

Тараканы и жуки

«Пошли на кухню!» — скомандовал генерал. Ему захотелось посмотреть на место, где готовят такую удивительную пищу. Попав на кухню колонии-поселения, начальник понял, за счет чего достигается такой удивительный цвет и запах супа (да и всего остального). Сказать, что там царила антисанитария, значит не сказать ничего. По полу бегали мыши, на топчане валялись пьяные «повара». Какие-либо морозильные установки отсутствовали как класс. Пованивало… Тараканы маршировали стройными (и жирными) рядами повсюду. Они были как у себя дома. Точнее и правда дома.

На полу красовались многочисленные плевки. На стонлх были видны разводы от каких-то продуктов. Как будто «повара» друг в друга яйцами кидались. Не своими (впрочем, кто их знает). В картошке, сваленной тут же на полу, ползали какие жучки. Впрочем, почему жучки? Огромные жучищи! Побольше тараканов, пожалуй. Даже затруднительно было определить их породу. Видимо, спецвыводок этой колонии. Находка для селекционеров. «Повара» удивились приходу проверяющих, обильно и пьяно рыгнув в лицо генералу. «Хозяин» зоны понял — это провал.

Очевидцы до сих пор с содроганием вспоминают, как орал генерал. Сколько же нового о себе узнал «хозяин» зоны! Какие идиомы и сложносочиненные предложения с использованием ненормативной лексики выдавал генерал, ни разу не повторившись при этом. Начальник колонии в тот же день вынужден был писать рапорт об отставке

Освобождение

Все в жизни проходит, прошли и долгие, окрашенные в моих воспоминаниях цветом индиго 72 часа. После обеда меня и Михаила вывели из камеры с вещами. Сергей пожелал нам обоим удачи. Нас соединили наручниками, надев на одну руку каждому
и посадили в УАЗик. В заднем отсеке лежало колесо. Вдвоем нам было очень мало места.

Соприкасаясь с Михаилом, я ощущал как он дрожит всем телом. Глаза были как у безумного – широко раскрытые, с покрасневшими веками и неподвижные, устремленные в одну точку…

Крыльцо районной прокуратуры было рядом с входом в Отделение милиции. Мы и двое сопровождающих нас милиционеров ждали около получаса. Первым завели меня. Прокурор, мужчина лет сорока, молча листал дело, время от времени поглядывая на меня. Закрыв дело, он уперся взглядом в меня и мне даже на секунду показалось, что в его взгляде промелькнуло сочувствие, а может быть я просто отчаянно искал его в нем…

— Фамилия, имя отчество…

— Раскаиваешься?

— Да,- ответил я, как меня и научил Сергей.

— Претензии, просьбы есть?

— Нет.

— Вы свободны. Все дальнейшее уточните у следователя.

Почти оглушенный этими словами, выхожу из кабинета. Следом завели Михаила. Мы ждали. Когда они вышли, я видел, что Михаил не видит никого… Его глаза были совсем пустыми и смотрели в никуда.

На улице мы разошлись. Его посадили в тот же УАЗик, а меня повели в отделение.
Там мне выдали все, что изъяли кроме обручального кольца и тут же повели на второй этаж. На двери была табличка «Следователи». В комнате было три стола. За одним из них сидела довольно молодая женщина, то ли кореянка, то ли казашка. Именно с ней мне и предстояло общаться. Самое первое, что я ей сказал – о кольце. Она сказала мне посидеть немножко и вышла. Минут через пять она вернулась и протянула мне кольцо.

Потом был разговор, подписка о невыезде, обмен телефонами и так далее. Когда я вышел из кабинета, меня ждал сюрприз – я попал в объятия сестры. Тут я не смог сдержать слезы. Это было свыше моих сил.

Как оказалось, в этом отделении работает ее одноклассник и именно он отыскал меня, именно он сообщил ей, где я нахожусь. Узнали они обо мне только за пять часов до визита к прокурору, то есть трое суток меня просто не было на свете. Ни в больницах ни в моргах, ни в милиции, где тоже отвечали что такой человек через них не проходил…

Мы решили, что в таком виде заявляться к родителям ни в коем случае нельзя и, взяв такси, поехали к тете, что жила недалеко. Там я принял душ, побрился и насладился вкусом домашней еды. Это был рис и вареная курица…

А потом были слезы мамы… Больной отец, который признался, что это были самые тяжелые ночи в его жизни… Позвонить жене было некуда – телефонов в квартирах в то время в нашей деревне практически не было. Рано утром я сел в автобус и к обеду был уже дома.